Волков не мог понять: это монах так злится или так напуган. Он стоял, молчал, слов оправданий не находил.
– Теперь вы, добрый человек, – позвала она волнующегося не на штуку Сыча,– придите.
– Нет, с чего мне знать, я ж не выношу приговоров.
Отец Иона совсем не походил на главу комиссии Святой Инквизиции. Прелат-комиссар, разве такой должен быть? Тучен он был чрезмерно и на лик добр, и мягок в обхождении. А тучен он был настолько, что, даже когда садился в телегу, просил себе скамеечку, сначала лез на скамеечку и уж потом падал или плюхался в телегу, а там долго ворочался, не мог совладать с тучностью своей и усесться, как подобает святому отцу. И вылезал из телеги он тяжко, причём другие отцы тянули его за руки, при этом усилия прилагали видимые. На радость солдатам, которые на то прибегали смотреть.
– А что это такое? – Спрашивал его председатель, обводя рукой кипы полуистлевших одежд.
– Хватит, болван, – зло сказал кавалер, – я здесь не за серебром. Дети у него. Когда мужиков обираешь, чёртов ты ростовщик, ты об их детях думаешь?