Я, признаться, знал её имя в основном по строчке из одной рэп-композиции: «Мечта заводит пацана как Моника Беллуччи!» — но, когда она вошла, всё сразу стало ясно; это была королева; я, конечно, видел её. Ради неё (в кино) теряли состояния, её насиловали по восемнадцать минут экранного времени (вообразите, сколько это снимали), какой-то итальянский пацан времён Муссолини спал (в кино) с её ворованным бельём на лице, пока не вбегал разъярённый итальянский отец, — короче, теперь я отлично понял всех этих персонажей; ещё она шла рядом с Бондом по имени Джеймс, и он впервые казался несколько забавным и чуть растерянным на фоне женщины; зато с Эмиром они выглядели замечательно: королева — и совершенная деревенщина, простолюдин, по виду, скажем, печник, забравшийся туда, куда из его захолустья пути не было (возможно, он встретил во мне такого же: кто ж знает, какие его питали иллюзии касательно меня).