И зачем я столько пил. И зачем я столько курил. Последние двадцать лет: зачем.
Хаски выступал; я, Араб и моя личка — были единственными взрослыми людьми здесь; нас опознали на входе, местная охрана поспешила нам показать, где верхний этаж. «Отсюда отлично видно, отлично слышно», — и правда, ровно напротив сцены, над танцполом, — не соврали, хорошие места.
Отец его и мать имели высшее образование, но сам Злой учиться не любил.
Мне было ужасно хорошо. Начиналась новая жизнь. Новая жизнь сулила новые открытия, новые встречи, смерть. Много всего.
Быть может, в тот раз он вдруг признался, что знает: когда шарлатаны в киевских кабинетах соберутся и ближайшими рейсами разлетятся по заготовленным адресам, не оставив даже номера, чтоб позвонить и найти в случае обнаружения забытых вещей, потерянных запонок, детских фотографий в рамочках, вибрирующего на столе, подыхающего без тёплой руки хозяина, на последнем издыхании телефона, — когда все исчезнут, — он, Захарченко, не будет рассматриваться за красной кремлёвской стеной даже в первой дюжине претендентов на временное управление матерью городов русских; откуда-то явятся другие, не тащившие весь этот кровавый воз на себе; и по лицу Бати было видно, что ему, в сущности, всё равно, что он давно готов к подобному, — но только озадачен, отчего политика устроена так бесстыдно.
Говорю: дом хочу снять, надоело мыкаться по вашим ведомственным гостиницам, хочу обживаться, фикус перевезу из большой России.