Врач, басурман, говорит: мы не будем браться, езжайте обратно — откуда вы, из Донецка? — «Нет, я из Киева». — Неважно, езжайте откуда приехали, там сделают операцию, мы не рискнём, — хотя за такую-то сумму (всё, что осталось у неё!) и под расписку о том, что ваши родственники не будут иметь претензий…
Забавно, что по трассе, в километре от Пантёхи, поворот направо и указатель: «Троицкое — 2 км»; между прочим, там стоит ВСУ, мы в ту сторону стреляли сегодня, стреляли месяц назад, и три месяца назад тоже стреляли, — а они в нашу, — но здесь чувствуется странный слом представлений о расстояниях: когда я смотрю в бинокль — мне всё равно кажется, что они где-то далеко, с той стороны стекла, и если туда пойти, то можно провалиться во временную яму, в миражный обморок, будешь идти-идти-идти — а горизонт, вернее, их окопы, и это самое Троицкое, будут удаляться, удаляться, удаляться…
— Пять минут до подъезда! — доложила охрана.
— А то у тебя стоял, — ответил кто-то из угла. Наверное, тот самый Полтава.
Два батальонных года был занят, как ощенившаяся собака: метался, принюхивался, что-то вечно тащил в зубах, бессмысленно глядя скисшими от натуги глазами себе под ноги.
Они меня не узнавали в лицо — никогда, ни разу. Я удивлялся. Потом подавал паспорт — фамилия им тоже ничего не говорила. То ли аномальное количество физиономий, мелькающих перед глазами ежедневно, затёрло элементы в распознавателе лиц, то ли в Ростовской области набирали в пограничники людей, от природы чуждых высоким искусствам, и носителей массовой информации избегающих.