Подмывает сказать: на всё воля Божья, — но такое стоит говорить, только когда тебе самому голову отстрелят. Сидишь такой, смотришь на мир сквозь дыру во лбу: обозрение стало — до горизонта видно, — и говоришь: на всё воля Божья. И мозги свои с цветка у твоего колена, щелбаном — щ-щёлк!
Как и миллион других людей, однажды днём увидел в обыденных новостях заголовок: «Смертельно ранен Александр Захарченко».
Всё, что было между ними за четыре года войны, — один звонок. Короткий, менее минуты. Человек с той стороны незримого провода (с той стороны реальности) задал какой-то, не самый важный, но человеческий вопрос, — выслушав ответ, коротко сказал: «Работайте».
Там: «А чего вы сдали нам позиции в таком виде?»
Общение строилось так, будто ничего не случилось. Если б стоявшие люди были голыми, реакция сидевших оставалась бы точно такой же: никакой.
Потом, час спустя, всё разом стихло; меня пора было везти на самолёт; я вдруг протрезвел, а Эмир, кажется, и не пьянел ни на минуту, — мы сидели в тёмном ресторане, я постукивал вилкой о тарелку; он вдруг, впервые за все наши встречи, сказал без обычного нашего пересмешничества, без ухмылок и ласкового подтрунивания: «Я всегда хотел быть как ты. Воин и писатель».