Тогда ещё не было никакой войны, тогда ещё был мир.
Комкоры время от времени сменялись. На смену одному являлся другой, тоже, наверное, пенсионер — хотя по виду и не скажешь.
Ещё раз осмотрелся. Забор высокий. По обе стороны от нас и на другой стороне улицы — такие же коттеджи, но, судя по всему, совсем пустые: ни одного огня.
Предпоследний раз мы виделись в самом начале войны; он тогда извлёк из зелёной папки (старик Эд был аккуратист) иссохший, жёлтый, осыпающийся на сгибах листок: это была справка о его участии в сербских военных формированиях; показал мне эту реликвию, я подивился — правда же, реликвия. Взял ведь у кого-то когда-то такую справку. Возил её при себе, хранил. Показывая бумагу, старик Эд выглядел совершенно счастливым. Он был уверен, что я разделю его восхищение по-сыновьи.
Собравшиеся решили разобраться в казусе сами.
Поехал отобедать с личкой, вернулся обратно — всё развешано на стенах: пистолеты, сабля, клинок; полы пропылесосили, все вещи в шкафу на вешалках, на кровати — мягкая игрушка развалилась, на зеркале тоже — обезьянка, но повешенная, за шею.