Утром проснулся свежий, полный сил, довольный. Проспал восемь часов — по моим меркам это много. На улице — звук метлы.
Казак сыграл бровями — он всегда так делал, когда думал. Ответил: да, сказать. Обязательно надо сказать.
Пока Захарченко о чём-то разговаривал с объявившимися генералами из спецслужб, мои товарищи сделали несколько звонков и подготовили всё к завтрашнему решению.
Подобное послание я получал от него впервые.
Чувствовалась таинственная тень чуда, его касание: в огромной России читали рэп сотни подростков, там была конкуренция как в муравейнике, — одного муравья было не отличить от другого, все шли друг за другом одной муравьиной тропкой, только, в отличие от муравьёв, соревнуясь в том или ином уродстве, которое культивировали в себе: голос должен быть такой, словно тебя во младенчестве поместили в глиняный сосуд, и ты говорил только внутрь сосуда, или словно у тебя вы́резали гланды, а пришили гирлянды, или словно ты носитель словаря, где нет шипящих и свистящих, или, напротив, свистят и шипят все буквы, даже гласные.
— Езжай, — сказал я, тоже перейдя на «ты». — А то дорого обойдётся стоянка.