— Ну, ничего, — сказал. — До кладбища доеду.
Батя мотнул головой. Роль Стеньки Разина шла ему идеально — потому что не была его ролью: это он сам и был. В поведении его — можете не поверить, мне всё равно — не было ни бравады, ни злой дурости, — только нежность и задор: хорошо должно быть немедленно, потому что потом его убьют и он не сможет увидеть, как получилось; тем более, что, скорей всего, так уже не будет.
Рассказывает: «Трёх быков в шесть утра выводил — цепью обмотаюсь, иначе никак: то одному травки, то другой собаки испугался, — не соберёшь потом».
Араб налил себе полкружки и, стоя, отхлёбывал, молча глядя то на меня, то на стоявшего на входе бойца, явившегося что-то спросить. «Потом», — сказал Араб бойцу, кивнув на меня: видишь, люди говорят, и отвернулся.
Я-то привычно в них путался, и видел, что жена директора это замечает.
— Вы запускали-то? — поинтересовался он у меня.