Длинный даже не повернулся в мою сторону, но неотрывно смотрел в темноту, словно видел там и деда, и тех, что по рации сообщались.
…Здесь придётся открутить назад — даже дальше того дня, когда мне довелось явиться к обмёрзшему батальону в непрогретую «Прагу».
Но это ничего не меняет в том разговоре, который веду сейчас.
В ответ всеблагой, беспощадный Господь вгонял этот негнущийся, ржавый, гордый гвоздь в отведённую лунку: нет, старик, ты будешь просто старый русский писатель, — да, если угодно, гений, — но не больше, чем человек, — извини, старик, — потому что больше, чем человек, только я — твой Господь.
Жена зашла, села рядом, подержала за руку. Долго молчали.
— А пойдём ко мне, — сказал он, и мы пешком (его чёрные внедорожники медленно покатили за нами) дошли от моего дома до его.