Но самое главное, что выяснилось: мировая политика рукотворна.
Разговор наш носил характер ритуальный. Я был частью ритуала: вовремя подвернулся.
Подходило время нашего расставания: я уже начинал его раздражать. Я дорос до того состояния, чтоб он мог позволить себе вслух расстаться со мной: сотни других двуногих, изгнанных им из своей жизни, он вообще не замечал.
Через час на донецких телеканалах прошли ленивые репортажи.
На подъезде к передовой — или казалось? — воздух становился прозрачней, растения никли к земле, солнце светило тревожней.
Она пытается помешать мне, выпихивает листок обратно, — я с этой стороны тоже мешаю ей, — одновременно ловко (приноровился!) обрываю следующий листок, — и туда же, ей, как в почтовый ящик, и ещё одну оборванную страницу следом.