С юности я знал добрую сотню музыкантов, пил с ними, подпевал им, радовался им — но здесь сложился единственный случай, когда вертикальный взлёт вверх случился у меня на глазах.
Да и чем тушить: из котелков? Водопровода нет, пожарных не вызовешь, вода — родник — за пятьсот метров, не набегаешься.
Мы съездили к донецкому аэропорту — битому, перебитому, искалеченному, порушенному, превращённому уже после смерти в живой, продолжающий оборону музей. Мы прокатили по всему августовскому, полному цветов, начищенному, как к проезду свадебного кортежа, Донецку; вечером поужинали там, где нас, по его звонку, уже ждали, как самых невиданных гостей; еле расстались, в общем.
Я перенёс сюда прежнее имя: с ним всё росло, как на дрожжах.
Как-то сидели у Трампа, он обмывал свой орден; меня усадили рядом с одним усатым комбатом, мы нормально говорили, — но с какого-то момента, после одиннадцатой, к примеру, рюмки, он посчитал мне нужным сообщить: «…а я не пиарюсь».
Встречался в Москве вот с этим — Глава называл одну фамилию, — и вот с тем, — называл другую. Я эти фамилии знал: их все в России знают, кто знает хоть что-то.