– Пока ты не сделала какую-нибудь глупость, Белинда, напомню: я училась на боевом. А Грин не будет сидеть у твоей постели и держать за руку. Ему некогда. Он жизни спасает, да.
– Слушай, приятель, – панибратски обратился он к новому невольному информатору, хлипкому на вид парнишке в наряде висельника: драное рубище, вместо маски – мешок с прорезями для глаз и свисающий с шеи обрывок веревки. – Я сюда давненько не заглядывал, а теперь понять не могу, Стилет что, на ринг уже не выходит?
Не знаю, как его вызвали так быстро – порталами, видимо, – но к тому моменту, как секретаря перенесли из холла в операционную, доктор был уже там. Мотнул головой, отказом ответив на неозвученную просьбу Оливера остаться с раненым, и дверь захлопнулась. Ректор долго сверлил ее взглядом, а после присел на одну из стоявших вдоль стен скамеек. Я могла бы уйти, но вместо этого села рядом, и он не глядя нащупал и сжал мою руку.
Судя по тому, как быстро закрылась за ним дверь, доктор понял, что все вернулось на круги своя, и решил не играть с моей повышенной восприимчивостью. Я подумала, что при следующей встрече нужно поблагодарить за это.
Виски свело холодом, руки предательски затряслись. Ну что за день такой? Словно кто-то намеренно испытывал меня на прочность и не останавливался, не понимая, что я давно уже провалила эту проверку…
– Я не выбирал, – улыбка не исчезла с его лица, но стала задумчивой и печальной, как случается, когда вспоминается что-то хорошее, но безвозвратно ушедшее. – Сестра играла на фортепиано и на флейте. Когда бывали гости – только на фортепиано. Говорила, что с флейтой у нее глупый вид, занималась ей только из-за рекомендаций целителей: слабые легкие… Фортепиано и флейта, да. – Он встряхнулся, улыбка пропала. – Это помогает в работе с потоками и плетениями, когда требуется совершать сложные пассы. Многие стараются так или иначе развивать мелкую моторику. Нет способностей к музыке – занимаются лепкой или рисованием…