– Да что ты, государь… – затарахтел льстиво один из спальников, – уж мы всю ноченьку глаз не смыкали, сон твой охраняючи…
– Здесь я, – вышел вперед думный дьяк, – прихворнул вот, еле службу выстоял.
– Да Корбут проклятый, кафтан мой запасной уволок, а в сумерках его за меня и приняли!
– Ступай с Богом, да скажи: все сделаем, как государь повелел.
– О, мой добрый принц! – рассыпался в любезностях явно ободренный этим тоном Карнковский, – я старик и давно ничего не хочу от этой жизни. Но моя единственная доченька, моя Агнешка – она страдает!
Пока кавалеристы и пикинеры с воодушевлением кололи и рубили друг друга, стрелки, взявшись за сабли и бердыши, подрубали ноги гусарским коням, пытались стаскивать седоков из седел или заколоть ударом кинжала под кирасу. Отчаянная схватка кипела и у орудий. Поскольку у пушкарей не было ни пик, ни мушкетов, они дрались банниками, гандшпугами и вообще всем, что подвернулось под руку. Большая часть из них были тут же вырублены, однако они дорого продали свои жизни. Тем временем отступившие назад мушкетеры успели перезарядить свое оружие и, не дожидаясь команды, принялись ссаживать гусар и панцирных одного за другим выстрелами в упор. К такой подлости паны-братья явно оказались не готовы, и напор их несколько стих.