Глаза бунтовщика на мгновение потухли, но затем на лице проснулось понимание, и безумный взгляд снова ожил.
– Федор Никитич-то поумнее нас всех будет, – буркнул, как бы отвечая на какие-то свои мысли, Шеин.
«Мой дорогой Иоганн Альбрехт, – писала она, – я знаю, что вы, став русским царем, сменили имя, однако позвольте вашей старой матери именовать вас по-прежнему, тем более что срок, отпущенный мне Создателем, подходит к концу. Увы, я с каждым днем чувствую себя все хуже, и возможно, что, когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых. Однако, пока мои силы не иссякли, а разум ясен, я хотела бы сообщить о некоторых обстоятельствах, имеющих касательство к вашему царскому величеству. Несмотря на то что вы давно не появлялись в вашем княжестве, а возможно, как раз поэтому, оно процветает. Ваша супруга, принцесса Катарина Шведская, ведет дела твердо и с разумной рачительностью, и с этой стороны ее совершенно не в чем упрекнуть. Тем не менее ваша затянувшаяся разлука вселяет в мое сердце определенное беспокойство. Но когда я поделилась этим беспокойством с ней, она открыла мне весьма странные обстоятельства, каковыми я спешу с вами поделиться.
– А если… – Померанец явно мучился, подбирая нужное слово.
– Посреди русского царства, – чертыхнувшись про себя, пояснил я.
– Савушка, какого нечистого мы с тобой тут высматриваем? Не ровен час, латиняне решат-таки на наш берег перейти… что тогда делать будем!