Да? Как-то иные у меня представления о хороших подарках. Впрочем, кто я такая?
А я решительно откинула крышку. И белый листок бумаги бабочкой выпорхнул из шкатулки. Закружился, опустился мне на колени. Замер… Просто листок. Белый. Оборванный с одного края, измятый – с другого. И отпечаток детской алой ладони на нем выглядит нарядно. Я подняла листок двумя пальцами и поднесла к носу. Не кровь. Краска. И чей это… или мой? Конечно. Зачем ей xранить отпечатки чужих рук? В шкатулке обнаружился кинжал. Такой вот… характерного вида кинжал с узким слегка изогнутым клинком и темной рукоятью. Очень темной. Дерево. Кто делает кинжалы из дерева? Но мягкое, теплое, оно ластилось, просто умоляло взять в руки… и я поддалась. Бережно вынула кинжал, прижала к щеке. А клинок острый…
Поджатые губы. Пальцы стучат по подлокотнику кресла. Матушка прикрыла глаза, делая вид, что мыслями она далеко,и вообще присутствует лишь потому, что манеры ее не настолько плохи, дабы проигнорировать гостей, пусть и столь неудобных.
Мари поднялась, а я ощутила запах крови. Резкий. Едкий. И невероятно сладкий, манящий. От аромата этого закружилась голова,и вдруг я осознала, что голодна. Невероятно, невозможно голодна… настолько, что готова… Я сглотнула. И сглотнула вновь, попыталась отвести взгляд от белого девичьего запястья, по которому скатывались алые капли. Такие крупные,такие совершенные…
И не было никогда, за исключением одного давнего случая,когда я была еще молода, неопытна и наивна. Но тот жених уже давно попал в брачные оковы, составив чужое личное счастье,и Соня была не при чем.
– У Мортимера степень по философии, – зачем-то сообщил дядюшка. Вот он свой чай ничем не закусывал. И не пил. Сидел, держал на ладони и разглядывал желтоватый фарфор кружки. – Он вовсе не так глуп, каким хочет казаться…