Дневничок вот вела. Красивый, помнится, был, в розовой обложке, украшенной камушками. На обложку были нанесены чары, защищавшие дневник от чужих рук и посторонних глаз… правда, сейчас я сомневаюсь, что ото всех, все же моя бабушка, его подарившая, показала себя достаточно прозорливой и беспринципной, чтобы и вправду позволить мне иметь какие-то тайны.
Он ведь расскажет? Расскажет. …он не хотел дурного. Никогда и никому… светлые целители априори не способны на зло. Во всяком случае, общество думает именно так, и никто в здравом своем уме не будет обществу перечить. Мы тоже не будем. Мы послушаем.
Мне почудилось, что воздух дрогнул. Я услышана? Определенно. Я… для этого была возвращена? Нет… слишком это… сомнительно. Не в силах человеческих удержать божественную суть, даже если она лишь малое эхо истинного божества, но… нe думать.
С ним стали считаться. Советоваться даже, выслушивая ответы без прежней снисходительной вежливости. Ему сватали девиц, впрочем, не слишком активно, а потому удавалось избегать неприятных бесед… иногда обращались с записками от Агны. А он не сопротивлялся? Признать смерть старухи Бизенштроцель естественной?
Я рассмеялась. А у него глаз дернулся и… и он усмехнулся. А потом и улыбнулся.