– Если ты полагаешь, что я стаю за этой компанией придурков, решивших поиграть с инквизицией, то нет. Я не настолько глупа. Они сами собой завелись. И я предпочту не думать, что или кто стал причиной… и тебе не советую. А вот воспользоваться ситуацией будет полезно.
– Они умерли… к лучшему… Агне не нужны были родители-неудачники. И как-то вдруг оказалось, что они оставили ей и дом, и… все, что у них было. Конечно, я ведь такая наивная и глупая, меня легко обмануть, а вот Агна позаботится… она забрала меня… она сказала, что я слишком тупа, чтобы тратить время на Академию…
– Я же говорил, нежить в обмороки не падает… – меланхолически заметил он, убирая кувшин на поднос.
Сестра? А… А кем я полагала тетушку Фелицию? Нет, родственницей дальней, это верно, но вот… сестра… родная…
…сложно, неимоверно сложно, осознать, что ты – лишь часть семейного имущества,и отнюдь не самая ценная. Вазы иные подороже будут, не говоря уже о манускриптах. Сложно наступить на горло обиде. Решиться. И уйти. Ему ведь не запрещали, верно? А если так, то и ошейник родовой клятвы, пусть и сидит хорошо, но не давит. …ему было шестнадцать. Двe смены белья – школа приучила довольствоваться малым. Еще две – одежды,той, которая попроще,ибо по дедовому настоянию гардероб обновили. Ведь Вирхдаммтервег, сколь бы никчемен он ни был, не может ходить в обносках.
А вот теперь Диттер злился. Я же задумалась. Чахотка – это плохо. А черная – очень и очень плохо. Если с обыкновенной целитель – не всякий, само собою, но благословенный, – справится,то против черной средства нет. Болезнь, усиленная проклятьем, медленно пожирает человека изнутри. Смерть поганая. Медленная. Болезненная. Кости становятся мягкими, мышцы атрофируются. Тело отказывается принимать пищу. И лишь морфий приносит какое-никакое облегчение. Потом тело начинает гнить и… право слово, как по мне, то милосердней призвать Плясунью, чем милостью Лекаря удерживать бедолагу в мире живых.