– Будем… считать… платой… за разрешение… – Вильгельм держится за стену и встает. Его шатает и я почти чувствую, что держится он исключительно благодаря упрямству. Кхари же… к ней редко заглядывают чужаки, и поэтому она изучает новую игрушку.
Ядом там. Или несчастным случаем. А теперь что? На каторгу ее отправлять? Или попросить Аарона Марковича, пусть порекомендует кого-то из знакомых, кто в делах уголовных разбирается? Ощущение света пропала. И я обернулась. Девушку, которая куталась в гардину, усадили в кресло, а про тело дядюшки и вовсе забыли.
– Сколько, – я высвободилась из карамельных объятий, чтобы шагнуть навстречу старому знакомцу. Обыкновенный четырехгранник, сколоченный из не самых ровных досок.
Что-то громыхнуло вдалеке и небо потемнело. Только у нас подобное бывает, когда тучи появляются сразу и вдруг, наливаются чернильной синевой, выпячивают лохматые раздутые брюха свои. Становится темно. И в темноте этой светящиеся камни кажутся ненадежной защитой от ночи. Дождь притих. А после затарабанил быстрее. Сильней.
– Потому что твоя мать заключила договор…
Ее голос срывается на вой. Причитания. Но она успевает раздать затрещины троим девчушкам, что прячутся в тени. Старшей около десяти. Младшей – чуть больше трех… он хотел сына, а рождались дочери… пятеро… двоих ей не удалось защитить… старуха говорит, что они умерли во сне, что с младенчиками такое сплошь и рядом приключается, но мы знали правду: старуха их придушила… Хватит девок.