Ага. Учту. Диттер шел, слегка прихрамывая.
– Сложней всего просто смотреть… и… позвольте… – он коснулся моей руки прежде, чем я успела отпрянуть. Искра света впилась в кожу, обожгла и растворилась. – Мне сказали, так надо… это малое воздействие… разрешено… как и что оно вам даст… не повредит, клянусь.
И почему-то вновь вспомнилась та деревушка на краю мира. Грохот барабанов. Страх. И кровь. Лицо богини, скрытое за бурой маской. Одурманенные мужчины и несчастные женщины, которым дозволялось лишь жить… мой предок, у которого хватило силы духа умереть, а потом вернуться. И его туземная жена. Почему в семейных хрониках о ней так мало сказано? О той, которая была благословлена богиней? Она ведь принесла кровь и силу, которой так гордится род? И в гордости этой забыл об истоках?
От попытки поцеловать меня в щечку я увернулась. На фоне Полечки кузина выглядела на редкость жалкой. Серое мешковатое платье в пол, перехваченное узким пояском скрывало не столько недостатки, сколько те редкие достоинства, которыми обладала ее фигура. Волосы она зачесала гладко, соорудив на затылке куколь. Бледное личико с острыми чертами. И мрачный, совершенно не гармонирующий с общим обликом несчастной сиротки, взгляд. Зато целоваться она не полезла, что уже благо.
Светлокож. Светловолос. И волосы собирает в короткий неряшливого вида хвост. А вот лицо блеклое. Брови почти не видны, и из-за этого лоб выглядит непомерно высоким. Нос хрящеватый с горбинкой. Γубы узкие. Подбородок сильный, тяжелый.
– И долго ты прятаться собираешься? – поинтересовался он, останавливаясь перед кофейней герра Лютера. Дождь гремел о навес, но на белые кружевные стулья не упало ни капли. Завтра поутру Мадлен и Маргарита протрут столики, сменят цветы в вазочках, постелют свежие салфетки…