Полюбовался на потрясенные лица собеседников, выдержал многозначительную паузу и, наконец, решил смягчить приговор.
Мы с Петькой переглянулись и молча ступили на качнувшийся под нашими ногами деревянный настил. Мне казалось, до конца перехода рукой подать, но вокруг постепенно темнело, на узких резных перилах приветливо замерцали желтые огоньки, а мы все шли и шли и когда, наконец, достигли цели, вечер уже почти угас.
— Честно? Хотел послать, но сдержался, видел — светлость и так жутко переживает. Просто сказал, что мне плевать, невинна ты или уже нет, я люблю и ценю тебя не за это. Мое отношение к тебе не изменилось, более того, ты навсегда останешься самым дорогим для меня человеком. Ну он и сдулся. Кивнул молча и ушел. Правда, не сразу. Напоследок прижал меня к дереву и заявил, что, если я посмею тебя упрекать, обвинять или хоть как-то обижу — пусть даже словом, взглядом — он обязательно обо всем узнает и тогда мне точно не поздоровится… Вот после этих слов он и удалился.
Все слилось для меня в калейдоскоп ярких пятен.
— Ну что, еще не передумала отдавать дар Танбора? Как думаешь, без него простая земная девочка Маша Климова все еще будет нужна его светлости герцогу Роэму Саллеру, мэссеру, племяннику короля Намарры… и так далее? Или, может, пожелаешь проверить, лично, так сказать убедиться?
— В Эрменлейве Саллер вел себя как-то… порешительней. То, что я жена кузена, его сдерживало, но далеко не всегда останавливало. Наверное, тогда я его интересовала, и как женщина, и как хэленни. Потом он получил женщину, удовлетворил страсть, а хэленни сильнейшему магу этого мира не настолько нужна, чтобы за ней, как за дефицитным товаром, в очереди толкаться.