– Если мы можем обыграть Горецки, зачем нам входить с ним в соглашения? – спросила Лекса.
– Не совсем, – усмехнулся Хаген. – Приходи в спортзал, мне как раз нужно отработать удары ногой. Заодно покажу тебе, как надо бить на самом деле.
– Алекса? – грозно спросил Ховелл, не глядя на Хагена. – Что он здесь делает? Почему он вообще ещё здесь?
Даже сегодня, в день открытия, приходилось отсматривать претенденток, которые могли хотя бы временно создать иллюзию массового шоу. Чак Моррисон разрывался между своим офисом – крохотной комнаткой за баром, – у двери которого уже выстроилась очередь из девушек, кухней, где страдали повара, требуя увеличить число помощников, и залом «Снова у Чака», где сидели друзья и важные люди, в том числе из мэрии, с которыми надо было обязательно выпить, поболтать, уделить внимание.
Вы испытываете ярость, столкнувшись с явной несправедливостью.
– Камрад… Иногда мне кажется, что, когда ты вот так ложишься спать, то наутро просыпаешься будто бы больше. Или выше? Черт, да и то, и другое! И с лицом что-то не то… Как-то неуловимо оно меняется! Бьюсь об заклад, что если сравнить тебя с твоими же фотографиями до тюрьмы…