На дядюшку было больно смотреть. Он уже все понял. Хотя, тут не следует быть гением, чтобы сообразить, что дело, по сути, решено. «Мальчик мой», поведение клерика Ордена, интонации короля – все говорило о том, что теперь следует не о возвышении младшей ветви рода думать, а о том, чтобы голову свою сберечь.
– Конечно же, – даже не стала спорить с ним Луара и глянула на пустой стул, стоящий рядом с Унсом.
– Ты моложе и сильнее, – проворчал дядюшка. – Это не поединок. Это убийство.
Мы уже знали о том, что к королю нас не повезут, и дело наше будет рассмотрено как раз утром вторника одним из верховных судей. И о том, что на оправдательный приговор, как и на быструю смерть, вроде повешения или отрубания головы, нам рассчитывать не стоит, тоже знали. Четвертование, не меньше. Об этом нам в воскресенье вечером сообщил все тот же судейский. Сделал он это по просьбе дядюшки Тобиаса, о чем упомянул отдельно, при этом никакого злорадства в его голосе не было, человек просто выполнял ту работу, за которую ему было заплачено. Даже оскорблять его после этого не захотелось. А за что?
Что уж говорить про нас? Дядюшка Тобиас отсыплет золота, кто-то где-то подпишет бумагу и поставит печать, а потом мы будем стоять на виду у всего города на Судной площади.
– Все гадал, когда ты у меня попробуешь это выяснить, хитрюшка, – погрозил ей пальцем Два Серебряка. – Эраст, ты имей в виду, это лиса еще та. Я таких сразу вижу.