– Да как же я пойду?! – возмутилась драконица. – Бедная девочка, сирота, за нее даже заступиться некому, а ты говоришь «иди к себе»! – И, развернувшись к Владыке: – Вы не имеете права!
Вот его я старательно и повторяла, доводя до автоматизма, пока обувалась, надевала мантию (ночь все-таки), перекидывала сумку через плечо и подхватывала с пола поднос, потому что совсем не хотелось оставлять после себя спальню неубранной. И вспомнив об этом, я поднос оставила на столике у двери, вернулась – заправила постель. Полотенца использованные убрала в корзину для белья, остановилась, огляделась и уже с чистой совестью покинула спальню Черного дракона.
И крик этот был такой силы, что даже стекла задрожали.
– Пока не достигнут результат, нельзя утверждать, что вы сделали все возможное…
Сквозь языки неистовствующего пламени я увидела, как судорогой боли и отчаяния на миг исказилось лицо Владыки, но… но, видимо, Черному дракону, как и мне, с отчаянием было не по пути, и следующее, что он сделал, – вновь нанес удар по морде серебристого дракона. И снова, и снова, и снова. Удары сыпались за ударами, больного дракона швыряло по всему отмеченному свечами пространству, но он… он просто сдался. Владыка сдаваться не желал. Никак не желал. И чисто по-военному пытался призвать брата к сопротивлению, хоть какому-то… Но безрезультатно.
Последняя часть фразы прозвучала с изрядной долей сарказма.