– Не пойдешь? – почти убито в последний раз переспросил неизвестно чем разочарованный или даже немного испуганный Адрис.
Паучиха перепрыгнула на плечо эльфийки и трелью поведала удивительную вещь: порвать тонкую паутину невозможно, зато ее можно легко приподнять, потянув вот за тот, – маленькая лапка указала точно в цель, – шнурочек у изголовья. Тиэль тут же попробовала. Балдахин слева от кровати приподнялся изящными воланами. А довольная шеилд продолжила презентацию. Оказалось, что прилипнуть к паутине невозможно. Теноби специально не добавляла в полотно клейких нитей, но если Тиэль попросит, то, конечно, она их вставит.
Дверь в залу распахнулась, и явился некто. В первые несколько секунд Тиэль только любовалась колоритным созданием. Оное обладало оливковой кожей, лопухами ушей и крючковатым носом с вывернутыми ноздрями, характерными для гоблинов. Дополняли комплект более присущие гномам квадратно-мускулистые габариты, жесткие черные курчавые волосы, столь же черные, глубоко посаженные глазки и роскошные бакенбарды. На бороду наследство предков не расщедрилось.
Тиэль не мстила, просто решила немного повоспитывать барона, которого слишком опекали, лишая возможности принимать решения до той поры, пока он резко не взбунтовался. Выверт с настойчивым желанием жениться на мошеннице был лишь одной пичугой из стайки капризов барона, отстаивавшего право быть самим собой слишком уж рьяно.
Задумавшийся призрак почти упустил из вида эльфийку. Прибравшись в мастерской, Тиэль торжественно двумя руками взяла миску с тягуче-вязкой субстанцией странного болотного оттенка. Именно цвет больше всего заинтересовал духа. Ничего из того, что швыряла в общую кучу травница, никаким зеленым цветом не обладало. Неужели смешение фиолетового, черного, красного, бурого, серого, малинового и желтого могло дать зеленый? Впрочем, если речь шла об эльфийской хитрой магии, то, наверное, могло.
Мыслями Кинтера эльфийка не интересовалась. Захочет узнать правду о возлюбленной – узнает, не пожелает – молотком не забьешь. Влюбленные упорны в достижении своих целей и чаще всего наиболее упорны именно в заблуждениях. Тиэль никому открывать глаза не собиралась. После собственных злоключений эльфийка считала зрение весьма специфическим органом чувств. Кто не желает – не видит, хоть сто раз лицом в очевидное ткни, кто жаждет узреть – узрит и там, где ничего нет вовсе. Тот же Диндалион, владыка Дивнолесья, вдруг решил, будто ее официальная улыбка – знак не вежливости, а расположения или даже нечто большего. И комом покатились неприятности.