И колдун слегка смутился. Даже позорно сбежал из собственного дома, с тем, чтобы вернуться только вечером. Как вести себя с этой женщиной – сейчас назвать её девчонкой было невозможно, это он повёл себя как неуравновешенный юнец, он не знал.
Иллика подняла руку, чтобы погладить его по щеке, успокоить, объяснить, что ничего страшного не случилось, она всё равно поможет, и они могут дружить, да даже и пожениться снова могут. Теоретически.
Она сидела, прислонившись к дереву, недалеко от общего костра и задумчиво трогала губы пальцем. Болят – понял Оккар. Намазать лечебным бальзамом он успел только руки, да и, честно говоря, о губах как-то и не подумал.
– Забыли, – буркнул колдун, чувствуя себя на удивление неловко. Словно бы и с его стороны должны последовать извинения, вот только он не помнит, за что, а за то, что замуж взял извиняться не собирается. Ибо не жалеет. Теперь уже не жалеет.
– А ты когда-нибудь проводил этот… ритуал Силы? – спросила Иллика. Она сидела рядом с ним, забрав у него повод, и задевая периодически бедром. Оккар мучился от разгорающегося желания, но не мог заставить себя уйти. Они и так скоро разойдутся и, вероятно, навсегда. Он уже решил, что не станет возвращаться. Попросит Константина объявить его мёртвым, пусть всё достанется Иллике, как вдове. Он даже и клинки ей оставит. А сам начнёт заново, ему не привыкать.
Как она и предполагала, конвоиры заботливостью не отличались – втаскивая её в камеру, больно приложили коленом к решётке – Илька еле справилась, чтобы не зашипеть и не напрячься, выдавая себя – и бросили на жёсткую холодную скамью.