— Нет, не то. Совсем не то. И, вообще, ни один добропорядочный гражданин от меня не пострадал. Клянусь.
— Ты здоров? — встревожился я, — что-то случилось?
— Да, — кивнул папа, — легко заиграться и упустить время. Но это после двадцати пяти.
— В физике, — отмахнулся он, — порой достаточно интуиции. Математика — лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математический язык под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.
"А если вместо ста шестидесяти девяти взять сорок? А тринадцать? А если с конечной проективной плоскостью третьего порядка? А через уравновешенную неполную блок-схему?"
У приземистого портика с мальтийским крестом на фронтоне было безлюдно — вторая служба уже началась. Сначала под ноги мне легли восемь вытертых за полтора столетия ступеней. Потом я шагнул в храм.