— Это хорошо, — продолжил я, слегка покачиваясь взад-вперед, — потому как на школьную программу надо наложить, как минимум, плаванье и танцы. И рисование…
Первым делом я с облегчением избавился от громадного, размером чуть ли не с колесо велосипеда, расписного блюда, что вручили мне на награждении: в чемодан класть его было страшно — работа мастера, а таскать на руках предельно неудобно. Ополоснул, поставил на обеденный стол и принялся делить гостинцы: неизвестную здесь морковь по-корейски, мелкую пахучую клубнику, первую черешню… Моим, Афанасьевым, на Фрунзе, Яське, Паштету… Кхм… Кузе. Готово.
— Ну, папа, ты даешь стране угля… — я с облегчением вытер взопревший лоб, — швы не разошлись?
Я вернул трубку на крюк и вывалился на свежий воздух.
Было, было у меня подозрение, на чем мы сыпемся — на невербалке. Мелкая порой глубоко ныряла в мое личное пространство и чувствовала себя там комфортно и уверенно, поглядывая вокруг с легким неосознанным вызовом: точь-в-точь так из зарослей актиний смотрит в беспокойный океан рыбка-клоун. Да и я время от времени забывался: то заправил ей выбившуюся прядку за ушко, то сцепил под столом наши пальцы.
Оба ветерана были пунктуальны и прибыли на встречу почти одновременно.