Пуля дважды отпрыгивает от снега, на плитах брони видно явное углубление. Нужно лишь немного присмотреться. Мое страшное огненное оружие оббило ржавчину и слегка прогнуло металл.
Заканчиваю в тот момент, когда добираюсь до места, где я увидел двор Грюнальди Последнее Слово. Не знаю, что было дальше. Не знаю – и знать боюсь. Поскольку под веками моими дремлют картины жуткой, кровавой резни.
Она вскальзывает в комнату, едва я укладываюсь. Тихо и решительно. Садится на краю матраса, кладет мне узкую ладошку на губы. Медленно склоняется и накрывает меня гибким, заледенелым под тонким платьем телом.
Выходит, она все еще считала меня сельским дурачком.
Старик сидел неподалеку от входа на удобной лавочке, под камышовой крышей, по которой еще недавно вились лозы. Глаза старика исчезли, кожа сморщилась и высохла наподобие желтоватого пергамента, обнажая удивительно длинные зубы. Рот его был приоткрыт, и его заполнял камень. Слишком большой, чтобы его можно было нормально туда запихнуть, не сломав зубы.
Мы достали из вьюков все наше убийственное железо, какое сумели найти, и поехали в город, выглядя словно банда мародеров. Оружие мы приторочили так, как это делают разбойники и бунтовщики. Как можно более свободно и удобно: на спине, на плече, около лодыжки или за поясом, абы не так, как носят в армии. Еще мы проследили, чтобы каждый был не похож на остальных.