– Это короткий отдых, – отозвался сдавленным голосом командир. Казалось, он отвык разговаривать, словно его горло заржавело. – Мы не станем есть, лишь попьем отвара. Кто хочет отдохнуть, ложитесь в тени.
Я выпил – и это и правда было словно поцелуй.
Я сделал несколько попыток с разными составами, но эффект всякий раз оставался одинаковым. Пуля летела криво метров на пятьдесят, и ее без проблем можно было провожать взглядом. Даже праща рядом с моей гаковницей – смертельное оружие.
– Отвращение, – раздался странный голос: словно треск лопающегося льда. Голос говорил по-английски. – Да, это было отвратительно. – Голос продолжал монотонно, словно что-то читая. – Но если у человека хватит мужества, то он признается, что отвратительная откровенность этого призыва пробуждает в нас слабый ответный отголосок, смутное подозрение, что скрыт в нем смысл – смысл, который может открыться вам, так далеко ушедшим от мрака первых веков.
Жрец был тяжелым, а адепт выглядел ужасно. Глаза его выкатились, налитые кровью по те белые части глаза, которые обычно скрыты под черепом, словно что-то вытолкнуло их изнутри, а торчащий изо рта опухший язык походил на странный фиолетовый плод.
– Это как игра на синтаре, – сказал я. – Ты играешь на мне, а я – на тебе.