Я шел за девушкой, которая в одной руке несла тяжелую корзину с крышкой, во второй – лампу. Небо над вьющимися коридорами лабиринта сделалось черным, лишь тусклый огонек освещал нам дорогу.
Драккайнен окаменел, внимательно всматриваясь между скалами и кустами горной сосны.
Смеркалось, когда Драккайнен снова вышел на галерею. Чуть прихрамывая, с подбитым глазом, шишкой на лбу и содранными, окровавленными костяшками на обеих руках.
В сумерках я останавливаюсь. Строю приличный шалаш из связанных ремнем жердей, крытый толстым слоем хвойных лап. Развожу крохотный костерок, защищенный камнями, варю суп из каких-то корешков, пахнущих словно дикий чеснок, съедобных корнеплодов, прячущихся между папоротниками, кусочка сушеного мяса и хлеба.
– Господин, у нас просто приказ, значит, блокада на мосту. Прости, Освященный, значит, или, там, Освященная… Храм приказал… Прости, что не говорю с тобой на старом языке, я – из Насима…
Она заколебалась. Кто знает, в нынешние времена всякое возможно. Вдруг мой жрец и вправду Ведающий?