Я не погрузился, как остальные, в тяжелый, бессознательный сон, но все равно сражался с опускающимися веками. Должно быть, немного воды онемения добралось до моего тела через язык и губы, но избежать этого было невозможно. Но то, на что я смотрел вытаращенными глазами, сражаясь со сном и поклевывая головой, могло быть как реальностью, так и странным сном.
Сам путь оказался изнурительным, но мне все равно казалось, что я отдыхаю. Со времени, как перешли реку, мы носили на теле охранные формулы, на каждом постое окуривали себя дымом тростника и отправляли ритуалы, которые должны были сделать нас невидимками для упырьих чувств ройхо. Я полагал, что мы оставили Мирах далеко позади, хоть и не имел иллюзий, что река задержит ее навсегда. Но пока я полагал, что нам везет, поскольку меня перестали преследовать кошмары, не приходилось всякую ночь смотреть на кровавый мир ее глазами.
Только бактрианы не обращали ни на что внимания, слишком тупые, чтобы чуять хоть что-то. Они лишь с хрустом жевали насыпаемый им корм.
– Ты можешь выбирать. Жизнь и смерть. Обе ранят одинаково. Знаешь ли ты ответ? Умеешь ли выбирать?
Я был напуган больше остальных. Они должны были довериться усыпляющей воде и очнуться по другую сторону – или не очнуться вообще. Мне же приходилось доверять собственным чувствам.
– Но ведь она еще не умерла, – сказал я. – А в лазарете ее пытаются лечить, поэтому рано ее оплакивать. Может, она выздоровеет, и твоя боль окажется напрасной. Дай-ка мне флейту, и не бойся, я ее не заберу.