– Райа, н’венци, – сказал он тихо. Из языков империи кебирийский я знал хуже всего. Н’венци – друг. «Спокойно, дружище». Я не был спокоен. И я не был его другом.
Лысый гигант, на этот раз без капюшона на лице, зато укутанный в меховую куртку, смотрел на него, остолбенев.
Я его едва слышал. В моих ушах шумело, и казалось, будто лицо мое превратилось в деревянную маску. Я поднял почти бессильную ладонь и удостоверился, что губы и лицо почти утратили чувствительность. С большим трудом я понял, что что-то не так. Или рыба была несвежей, или плоды от архиматроны отравлены.
Драккайнен решил, что это большой уродливый медведь. Такая мысль мелькнула у него в голове, когда рука уже сжимала меч сбоку от тела, держа клинок чуть назад, в стойке вакигамаэ. Он не заметил, когда потянулся за оружием. Пальцы не помещались на слишком короткой рукояти.
Плитки террасы горячи, словно кухонная решетка.
Тем более, что я ничего не чувствую. Не прилагаю усилий, даже не сконцентрирован, не толкаю ее взглядом. Просто смотрю, а подкова раскачивается на ремне.