Через некоторое время мужчина, ехавший рядом, склонился в седле и кинул нам два высохших, сморщенных плода, вытащив их откуда-то из-за пазухи.
– Живой! – кричит радостно Грунф Колючее Сердце. Одна огромная лапа сдавливает, будто клещи, мое предплечье, вторая приобнимает за загривок. Я отвечаю тем же жестом, мы соприкасаемся на миг лбами.
Если терпеливо ждать, может, кто-то еще вырежет перочинным ножом сердечко.
Орнипант завопил по-боевому и махнул головой, желая ударить повозку в борт клювом, и едва не наделся на крутящиеся косы. Я дернул вожжами, один из кебирийцев ударил своими ремнями в бронированный бок птицы.
Отец обнял меня и поцеловал в лоб, а я снова оказался под ослепительным солнцем, на спине моего орнипанта. У меня кружилась голова, а вокруг вставали призрачные строения.
Берет из рук одного товарища какой-то тотем: путаницу шнуров, костей и перьев. С размаху бросает его под ноги Бондсвифу. Говорит быстро, сглатывая звуки, поэтому я понимаю с пятого на десятое.