– Подохнешь, когда я разрешу, – заорал ван Дикен. – Твой разум – ничто рядом с моим! Но сперва я выжму из тебя все так называемые песни богов! Каждую кроху силы! И лишь тогда позволю тебе подохнуть!
Я ломаюсь лишь на миг, когда ко мне подводят прихрамывающего семилетку в кожаной шапочке и с серьезным лицом. Это Тарфи. Сын Грюнальди, который не стал крабом. Тарфи сжимает мне предплечье и безрезультатно пытается дотянуться до загривка.
Тем кебирийцам, которым, как и нам, достались орнипанты, езда, казалось, не доставляет никаких хлопот. Они полулежали на паланкинах, подвернув ноги, и лениво правили птицами, едва шевеля длинными вожжами либо тыкая в них палицами. Выглядели они так, словно правили бричкой, запряженной медленными онаграми, которые и сами знают, куда идти.
– Те – уже не одни, – повышает голос цыган. – У них есть союзники на нашей стороне. Чужаки – уже элемент мира, и кто-то это использует. Против нас. Может, ты поговоришь со Змеем?
Бондсвиф рухнул лицом на стол, кашляя и хрипло втягивая воздух.
– Вскоре ты войдешь в Пустоши Снов, – услышал я шепот, доносящийся изнутри моей головы. – Но должен пройти ее настороже. Единственным, который видит. Не пей воды онемения, сын Копейщика.