– А ты куда? Ты должен лежать и пить травы.
– Есть еще мой товарищ, тохимон, но я не знаю, жив ли он. Прошу позволь мне его увидеть. Я знаю, что его мучают кебирийскими иглами, как мучили меня самого!
Драккайнен одним рывком сорвал с балки ремень, со все еще привязанной к нему подковой, и молниеносно завязал на его конце скользящую петлю.
Я сидел, курил под деревом трубку, а потом увидел, что происходит вокруг деревянного двора. После – ничего.
Я убираю руку, и тогда он наклоняется и погружает в дым лицо. Какое-то время стоит так, бормоча свою монотонную песню. Его голос то возносится, то опадает. Это напоминает мне йолк моей финской бабушки: делая что-то монотонное, например, следя за стиральной машинкой, готовя или рассчитывая кому-то бухгалтерские чудеса в Интернете, она вела по кругу одну и ту же печальную мелодийку без начала и конца. Дед Ваайнамойнен тогда выходил из комнаты. Йолк бабушки приводил его в неистовство. Он говорил, что она и сама не понимает, что йолкует. А бабушка у меня была из Лапландии.
Драккайнен вдруг услышал в голове отчаянный, испуганный вопль Цифраль, а потом все, что он видел, залило красное сияние.