Потом снова начался марш. Солнце закатывалось, а мы ехали каменистыми тропами меж скал, отбрасывающих длинные тени, меж странных, словно небрежно насыпанных гор, что вставали вокруг и почти обнимали нас.
– Kaikenläista, läameri! – рявкнула Цифраль с чистейшим лапландским акцентом.
А потом я слышу откуда-то издалека плач, будто звук неисправной сирены. Не знаю, труба это или, может, животное. Я никогда не слышал ничего подобного.
Не помогает концентрация, визуализация, игра желваками и таращенье глаз. Подкова – просто кусок железа.
Однако мое отрицание не собьет вертолет и не спасет меня от очереди из электромагнитного автомата.
Видно два пятна леса, взбирающегося по склонам, пылая царскими красками осени. Семьдесят три хвойных куста, скрученных, будто они вышли из-под рук мастера бонсай. Рассыпанные окрест бело-серые глыбы меловых скал, синеватые, как испорченное мясо. Искрящиеся плевки снежных шапок на вершинах, прижимающихся друг к другу, словно ягодицы. Шесть искореженных ясеней, разбросанных тут и там по поляне. Каждый выглядит так, будто его ствол проглотил человека, замершего в конвульсиях.