Он замер над мешком, из которого вытаскивал одежду синдара.
Бондсвиф вложил палицу под мышку, вынул из-за пазухи костяной свисток и дунул в него. Раздалось писклявое завывание, от которого по спине побежали мурашки.
Остальные колесницы умело развернулись на месте, две стали объезжать разрушенную повозку, а две, свистя косами, бросились за Бенкеем.
– Не прикасайся, – сказал я. – Нельзя. Мастер будет меня бить.
Еще когда шли мы к лагерю Н’Гомы, я видел, несмотря на натянутый на лицо капюшон разведчика, что Бенкей немо плачет.
На вершине, среди рассыпанных вокруг светлых меловых скал, я сперва тяжело сажусь, а потом подставляю потное лицо под холодный осенний ветер. Трава на склоне пахнет тяжело и медово, аромат вдруг напоминает мне ренклод. Сладкий зеленый ренклод в сиропе, который продавали в банках во времена моего детства. Мечтаю о ренклодовом компоте и о пряниках. Соединение этих вкусов кажется мне чем-то совершенным. Я убил бы, чтобы сожрать литровую банку ренклода, заедая глазированными польскими пряничками. При мысли об этом мои челюсти сводит судорога.