Я сажусь. Подкова покачивается перед моим лицом. Бондсвиф достает маленький костяной флакон, словно от духов, и вынимает из него пробку, которой легонько касается подковы.
– Не знаю, – говорю я. – Ладно, что ты за него хочешь?
Старуха продолжала стоять с вытянутой рукой, но теперь нас разделяли солдаты, а она, казалось, позабыла, зачем шла. Только ее слепые глаза неотрывно глядели в меня: мутно, желтовато, невидяще.
Они брели пьяной трусцой, поддерживая обмякшего Грюнальди. Над ними вилась тьма и гремела гроза.
– Кажется, я встречал кое-кого из твоей родни на Пустошах Тревоги, Грендель, – обронил Вуко с вызовом. Не спуская с йети глаз, сделал несколько боковых фехтовальных шагов в сторону лагеря, удерживая меч параллельно земле. Чудовище проводило его парой прыжков, после чего снова привстало и загу́кало, щеря зубы. Граница, обозначенная менгирами, осталась нерушима.
– Это здешняя гора. Тут перевал. Тут ручей. Куда к Музыкальному Аду? Где Шип?