Чем выше Драккайнен вползал, тем хуже становилось. Когда сердце не колотилось, приходилось растирать внезапно терпнущие руки и ноги, из которых утекала жизнь.
Храм был старым. Старым и, кажется, до недавнего времени заброшенным. Слой побелки отвалился от каменных стен, лишаи наползали на поблекшие фрески, в некоторых коридорах еще валялись старые решетки и мусор. Как случилось, что пребывающий в упадке культ Праматери внезапно возродился? Как случилось, что мы не обращали на это внимания? У нас были Ведающие, сильнейшая в мире армия, шпионы и стратеги. Но хватило безумной пророчицы, полгода суши и одной ночи. Одной ночи, в которую все пало. Богатая, пульсирующая жизнью империя превратилась в мертвое поле боя. От всей Тигриной Империи остались лишь я и Брус. Ну, может, еще горсточка недобитков, прячущихся по лесам.
– Я не хотел бы убивать зверушку, – сказал Драккайнен.
– Дальше, – отозвался Брус, – будет так: вы провели нас, как и приказал кай тохимон беглецов, Фитиль, сын Кузнеца. За это вам – честь и хвала. Теперь вы возвращаетесь к остальным кирененцам, а мы делаем то, что нам предназначено. Вдвоем мы привлекаем куда меньше внимания и имеем больше шансов. Четыре клинка ничего не изменят.
Двое огромных воинов вытягивают из толпы дергающегося мужчину, волокут его в центр поляны, бросают на колени прямо напротив музыкантов. Он поднимает лицо, глядя на покрытую бородавками жабью морду, крысиный череп и продолговатую башку омара. Кажется, хочет проснуться. Встряхивает головой, обмотанной окровавленным платком.
При виде Грюнальди с перевязанной тряпками головой, который тащит седло и какие-то свертки, мои руки опускаются.