Через пятнадцать минут выяснилось, что все живы, но от мертвецов отличаются незначительно. Люди сильно ослаблены, едва ходят, у всех наблюдаются признаки радиоактивного поражения в той или иной степени.
– Я тоже его не вижу! – сквозь шипение эфира раздался голос молодого техника. – Олег! Антон пропал! Я слышал крик по рации! Мы остановились, ждём тебя!
– Амина, зайка! – он обнял дочурку. – Папа принёс тебе чая! Сейчас мама достанет пакетик с заваркой, и ты попьешь горячего!
– Там, наверху, по-другому не получится, – устало улыбнулась Ингеборга.
Фельдшера скрутило рвотными судорогами, но желудок давно был пуст, и несколько секунд он хрипел и кряхтел, исторгая из себя редкие капли кровавой слизи. Наконец, ему удалось отдышаться, и фельдшер нашарил лежащую рядом тряпку. Он смочил тряпку водой из чайника и положил её на лоб умирающему. Это не спасёт больного, и никак не облегчит его страдания, но, может быть, хоть немного успокоит в его последние часы. Фельдшер обвёл мутным взглядом пораженных язвами глаз станцию, но из-за застилающей взор пелены не смог разобрать ничего, кроме неярких пятен догорающих костров. Есть ли возле них кто-то живой, он не понял, и вновь опустился на пол, принимая лежачее положение.
– Пусть сначала вернутся, – негромко прорычал Порфирьев. – Там видно будет.