– Асфальт под тобой на глубине нескольких метров, если не расплавился и не выкипел, – голос здоровяка перестал быть задумчивым, видимо, он закончил возню с картой. – Посмотри на обломки внимательно. Под слоем пыли почти всё оплавлено. За трое суток город перепахало сотни раз. Ты видишь хоть одно здание? Хоть один фронтон или полстены? Мы прошли напрямик, от станции до нужного места на проспекте, это почти три километра. Мы пересекли Садовое кольцо и несколько крупных улиц, а также прошли сквозь десяток кварталов, но ты ощутил разницу? Ты видел хоть что-нибудь из всего этого? Самые высокие препятствия не превышали двух-трёх метров, зато горы обломков встречаются повсюду, и нам трижды пришлось огибать очень длинные многометровые нагромождения. Если ты не понял, то от зданий не осталось даже крупных фрагментов уже через сутки бомбардировки. Остальные два дня тут всё попросту перемешивалось. Видимо, противник бил контактными зарядами, чтобы уничтожить подземную инфраструктуру после того, как уничтожена наземная. Наверное, мы обходили края воронок, потому и разница в рельефе такая большая.
– Кто-нибудь, принесите воды, – попросил один из людей в скафандрах. – Надо со скафандров радиоактивную пыль смыть, чтобы на станцию не тащить.
Не приходилось сомневаться, что с этой пылью оседают радиоактивные вещества, и уровень радиации вокруг наверняка стал ещё больше. Антон предпочёл не думать об этом, но кто-то из активистов достал счётчик Гейгера, и тот зашёлся в истеричном писке зуммера. Активист немедленно выключил его и засунул в складки одежды.
– Света, я же просила, – мягко сказала сидящая рядом с ней сероглазая подруга с длинным хвостом волос почти белого цвета. Она шутливо нахмурила столь же белесые брови, – не называй меня Ин. Как-то коряво звучит.
– Мы внутри, – сообщил Порфирьев. – Развязываемся и ищем продукты. У нас есть полчаса.