– Мы внутри, – сообщил Порфирьев. – Развязываемся и ищем продукты. У нас есть полчаса.
– Давид! – Антон поспешил негромко, но твёрдо пресечь кровожадность сына. – У тебя нездоровый интерес к насилию! Монополия на применение силы принадлежит государству! Для этого существует полиция и суды…
– Это литота, – грубо поддел его Порфирьев. – В смысле, я преуменьшаю.
– Сорок минут до интоксикации! – напомнил генерал. – Вытаскивайте нас отсюда и ищите место под базу!
– «Вы видите Эда», – продекламировал Порфирьев. – «Эд мёртв». Долго ты собрался здесь просидеть? Они могут не открывать от двух недель до двух месяцев, обычно маленькие бомбоубежища рассчитаны где-то на такой срок.
– В начале разговора ты сказал, что здесь три с половиной тысячи людей находятся на грани гибели. Это не так. На самом деле все они неминуемо погибнут. Они были обречены с самого начала. Можно надеяться на помощь МЧС, но я не знаю, кто спас само МЧС, чтобы оно могло спасти нас. Единственный, призрачный, но всё-таки шанс, который я вижу, выглядит так: надо попытаться отыскать настоящее, специализированное бомбоубежище, и переселить туда хотя бы какую-то часть людей. Проблемы две: найдём ли мы что-то подобное, и если найдём, то захотят ли тамошние жильцы нас впускать. В самом крайнем случае можно рискнуть выбраться за пределы города как можно дальше. Там радиоактивный фон будет меньше. Возможно, нам удастся найти место, где он не опасен. Но поход за пределы города переживут далеко не все, так что для начала нужно попробовать поискать уцелевшие убежища.