Эта история становилась все более неприятной. Ему развлечение, а мы с Региной непременно поссоримся, если он продолжит так демонстративно за мной ухаживать.
– В самом деле? – тон отца изменился, и он переглянулся с приглашенным экспертом. – А если подумать? К примеру, с твоим мнением он не слишком считался.
Он опять свернул в желательную для себя сторону, а я пожалела, что не обладаю волшебной способностью Моники часами болтать ни о чем. Вот начала бы ему с восторгом описывать кружева на новом платье какой-нибудь знакомой инориты, так он бы уже сам от меня сбежал. Жаль, что такое мне интересно не более, чем ему.
Смотрел он при этом мне прямо в глаза, уверенный в своей правоте. И смотрел так, что я почувствовала, как жаркая волна выплеснулась краской на мое лицо, не пощадив ни шею, ни уши. На его губах промелькнула тень улыбки, что вконец меня разозлило.
– Леди Лоренц, я уже сказала, что не хочу видеть никого из вашей семьи. Ни видеть, ни разговаривать. Этот разговор ничего не изменит.
Голос Рудольфа доносился до меня глухо, как через толстый стой ваты. Его лицо то приближалось, то удалялось, пока не оказалось так близко, что его глаза заполнили все и стали единственным, что имело значение. Когда-то я была уверена, что черные глаза не выдают тайн своих хозяев, что они непроницаемы и холодны. Но сейчас в глубине глаз Рудольфа плескалась боль. Боль и страх за меня. Или мне это только показалось в тот краткий миг, пока весь мой мир свелся к его взгляду? Боль от браслета стала столь нестерпимой для сознания, что оно постыдно сбежало, так и не дав мне понять – было это на самом деле или просто мне пригрезилось. Черное рыхлое беспамятство укутало меня уютным одеялом, и впервые со встречи с Николасом пришли легкость и спокойствие.