А. М.: Слушай, не борзей! Я тебе и так лишнего наговорил, секретность, сам понимаешь…
– А что, место удобное. До Евпатории по прямой верст тридцать, в самый раз для ваших «эмок». Союзнички ведь до сих пор сидят на плацдарме…
– Очень вы нас выручили, Ефросинья Георгиевна!
– Твою ж мать! – заорал Леха, и картинка завалилась набок. Штурман задвигал мышкой, удерживая субмарину в поле зрения подвесной камеры, и видно было, как от рубки тянутся навстречу зрителям белесые жгуты – один, другой, третий…
– Вы что это раздухарились? – осторожно спросил дядя Спиро. Вид у него был ошарашенный. – Никак, не поделили чего?
Лестница еще не стала «Потемкинской» – сейчас ее называют лестницей Николаевского бульвара, Ришельевской, Портовой, Большой, Каменной – кто как. И неизменно шутят, что Воронцов построил лестницу для того, чтобы бронзовый Дюк мог, когда вздумается, прогуляться до моря.