– Вы что это раздухарились? – осторожно спросил дядя Спиро. Вид у него был ошарашенный. – Никак, не поделили чего?
Лестница еще не стала «Потемкинской» – сейчас ее называют лестницей Николаевского бульвара, Ришельевской, Портовой, Большой, Каменной – кто как. И неизменно шутят, что Воронцов построил лестницу для того, чтобы бронзовый Дюк мог, когда вздумается, прогуляться до моря.
– А зачем вам эти тайны? – поинтересовался лейтенант, которого мне представили как командира авиагруппы «Алмаза». – Что вы собирались делать в прошлом?
Суета прокатилась по отсекам «Алмаза». Несколько минут – и на смену дребезжанию звонка пришел горн. Вниз, в машинное отделение, в трюмные отсеки и кочегарки, его серебряный зов не проникает, там он дублируется теми же звонками: короткий с длинным, короткий с длинным, короткий с длинным…
Эссен уже поставил ногу на балясину штормтрапа, когда с «Алмаза» заорали: «Мина, мина!» Кобылин взмахнул руками, уронил французский ключ и чуть не полетел в воду. Лейтенант перегнулся через борт и покрылся холодным потом – в гидроплан, как поросенок в свиноматку, уткнулась тупорылая торпеда. Видимо, ее пустили со слишком большой дистанции – смертоносная сигара исчерпала запас хода и теперь не шевелилась. Эссен, внутренне обмирая, – а ну как рванет! – ногой отпихнул взрывчатую гостью.
Офицер кивнул на греков, столпившихся возле мачты «Клитемнестры». Вид у них был весьма решительный. Из-за спин взрослых выглядывает юный племянник судовладельца. В руках мальчуган сжимал зловещего вида тесак. «С камбуза стащил. Или как там у них, по-черноморски, называется этот курятник – куховарня? Не дай бог, полезут дорого продавать свои шкуры, разбирайся потом, кто есть кто…»