– Я в прошлый раз в темноте заплутал. – Я протирал травой кинжал.
Толикам даже отвечать не стал, и так все становилось на свои места.
Я с замиранием сердца проник в свой уголок. В яме было темно, но за годы в рабстве я научился видеть почти как кошка. Ива лежала уже раздетой. Поскольку все тряпье, включая сменные штаны, ушло на создание видимости перегородки, то прикрыться ей было нечем. Ее платье тоже висело подвязанное к одеялу и стенке в качестве занавеси. Я прилег рядом и прикоснулся пальцами к обнаженному животу. Слова в нашей ситуации были излишни.
Мне мнились горы мяса, хлебов, соли, которые я смогу утащить на своих крепких плечах. Понимаю, что это нечестно, нехорошо, неправильно и унизительно, в конце концов, но жизнь в этом мире меня немного изменила. Логика оправдания – мне сейчас нужнее. Урви, если сможешь. Но эти слабые и абсолютно ничего не значащие отголоски совести были потом.
Тут же мой крик был оборван ударом в кадык. Пока я откашливался, огреб и в солнечное сплетение.
– Я останусь с вами, – заявил за камышово-корневым завтраком, так как в верши ничего не пришло, Клоп.