А ночью я задыхалась от собственного крика. Все кричала, кричала, не в силах остановиться и вздохнуть, потому что мы падали, так безудержно, неостановимо падали в Бездну, вглубь, за огни. Они мелькали перед глазами, красные, желтые, а я кричала, умоляя его остановиться. Но он не хотел. Или не мог. И мы все падали, падали, падали…
– Мне приятно, что мои гастрономические пристрастия так будоражат твою фантазию, но болезнь называется прозаически: простуда. Возникла вследствие беготни из корпуса в корпус в полураздетом виде. – Анхен смотрел на меня с легкой усмешкой. – А теперь, пожалуйста, возьми вон с той серой подставки отпечатанные листы и разложи по три экземпляра. Лучше у Инги на столе, там больше места.
– Передумала, – беззаботно пожала я плечами. – Уже хочу!
Потом… где-то совсем-совсем потом появилось ощущение. Горло. Мое горло, распухшее, стянутое пленками, почти чужое. И по нему течет что-то теплое, чуть сладковатое на вкус. Попыталась сглотнуть, и у меня получилось, и это даже не больно. И тогда пришли звуки. Чьи-то гулкие шаги, шорохи, скрипы. Тяжелое дыхание, кашель, стоны. И где-то вдалеке слова, сказанные высоким женским голосом. Вернее – звуки слов. Без смысла, без содержания. Чей-то ответ. Другим голосом, тише, но столь же бессмысленно. Глотаю еще раз. Ощущаю свое тело, вытянутое на кровати. Жесткой кровати, сказочным принцессам такие не нравятся. Кто-то сидит рядом, вплотную к руке. Еще и узкой кровати…
Наконец мы все-таки дорулили. Долго и хлопотно припарковывались: не одна, чай, школа в мире. Кто-то уже уезжал, кто-то еще был на Горе, а мы только выгружались. И пытались понять по лицам тех, кто уже садился в свои автобусы, как оно там? Осознали? Прониклись? Разные были лица. Сложно было понять. Я так и не поняла, честно могу признаться.