Я сидела, завороженная невесомыми касаниями его пальцев, уже не в силах понять, чего же я больше боюсь: того, что он может со мной сделать, или того, что он перестанет касаться моей обнаженной кожи и никогда и ничего уже со мной не сделает.
Я послушно чокаюсь и завороженно смотрю, как он подносит свой бокал к губам и делает глоток, не отрывая от меня глаз. Затем еще один…
Меня трясли за плечи, пытаясь добудиться, и мать и отец склоняли надо мной встревоженные лица.
– Пройдешь. Когда расскажешь, почему ты плачешь.
– Тише, профессор, тише, – неожиданно вступилась за меня Ева, – девушка уже осознала свою вину и готова извиниться. Вам не было необходимости покидать собрание.
Порой это злило, порой это нравилось, порой это было удобно, но от терзаний и страхов меня не избавляло. И уже в июне, сдав пару экзаменов (ах нет, автоматом мне не поставили, спрашивали, и еще как спрашивали. Ну, хоть не обидно, не зря учила), я все же не выдержала и пошла к нему. Ну пусть он мне скажет. Ну хоть что-нибудь пусть мне скажет. Ответит пусть по-человечески… по-вампирски пусть ответит…