– Пока вы свободны, господин Смирнов. – Он грузно разворачивается и, тяжело переваливаясь, ковыляет к двери.
Да уж… Вечер у тебя выдался так себе, господин Рожественский… Японские потери ему подавай… Нет их почти!..
Я вздрагиваю. Моряки быстро водружают тело на доску… Аккуратней же, вы чего?.. Он ведь вас лечил!.. А теперь у него – лишь груз в ногах… Хочется отвернуться, не видеть, не стоять тут. Уйти в нашу с ним каюту, дождаться, как обычно, окончания его смены и посидеть вдвоем с принесенным им невесть откуда ромом… Назвать наконец его на «ты», чего я так и не сделал… И просто крепко пожать руку своему другу. Единственному вокруг. Я все же усилием воли заставляю себя смотреть. Доска медленно наклоняется, полотнище с синим крестом проседает в образовавшуюся под ним пустоту…
Македонский разглядывает одежду, пару раз удивленно шевеля бровями. Внутренне сжимаюсь, ожидая чего угодно: криков, топанья ногами, ударов по столу кулаком…
Будто услышав меня, головная «Кубань», почти догнавшая нас, дает прощальный гудок, неторопливо отворачивая вправо. Оставляя за собой гигантскую черную петлю над волнующимся морем. Через минуту в кильватер ей ложится и «Терек»… Последним мателотом идет госпиталь «Орел» с несчастным Фелькерзамом… В отличие от остальных кораблей его палуба почти пуста. Жив ли еще обреченный адмирал? Или, как в уже не состоявшейся временной ветке, отошел в иной мир? Я не знаю…
– Боевая тревога!!! – не своим голосом ревет Рожественский, вскакивая со стула. – По местам! – выпучив глаза, орет он.