Рожественский и впрямь намерен завершить разговор. Вновь оглядывается назад, где переминаются штабные. Еще секунда-другая, и к этому разговору больше не вернуться…
Строгие черные брюки приходятся впору: «Сшиты будто на меня!» Облачаюсь в темно-синий китель, торопливо застегиваю пять пуговиц. Серебряные! Фуражка с белым верхом чуть велика, но на голове держится, и лады. Ботинки… Мой сорок второй с половиной – извечная головная боль. И сорок третий велик, и сорок второй жмет… Однако либо сто лет назад была другая мерка, либо… Эти садятся, будто влитые. Тщательно их зашнуровываю. Беру перчатки…
– Советовать-то советовал, да только… Не кажется вам, что Зиновий Петрович не собирается идти проливом Лаперуза?
Разговор… Посидим за чайком, Петербург вспомним. Зиновий-то, конечно, «Петербургъ», а я – Питер, ведь бывал! Расскажу неспешно об Аньке, о современном быте… О том, как у нас в будущем экономический кризис надвигается, и вообще – тяжко… Расчувствуется старичок…
– Могу посодействовать с адресом известного заведения!..
– Исповедаться желаете? Причаститься? – спрашивает он неожиданно.